...Ничего не указывало на то, что где-то поблизости должен быть Собор Парижской Богоматери.
Зато в изобилии наличествовали громадные мусорные баки и мирные французские негры, невозмутимо ночевавшие подле них.
Осторожно обходя негров, решил полностью довериться интуиции и идти туда куда, проще говоря, "все люди идут".
Интуиция и люди не подвели.
Точнее - вывели на соборную площадь которая, как огромный хирургический стол, была залита светом мощных прожекторов.
Он был настолько ярок, что даже люди в куртках выглядели как голые.
По периметру площади, в темных нишах зданий, стыдливо прятались полицейские.
Игра теней их делала чем-то похожими на химер.
Кругом непонятно по какому поводу ликовала толпа.
Вспомнил Берлин, и решил, что это бесконечное беспричинное ликование - неизлечимая европейская болезнь...
Решил подобраться к строению поближе - пощупать древние камни, а если получиться - то и пробраться внутрь.
Пересекая площадь, почти налетел на жонглера.
Белозубо оскалившись, он ловко подбрасывал и ловил горящие факелы.
Смеющиеся азиаты щедро швыряли монеты в его объемистый чемодан.
Под первым побуждением алчности, хотел было станцевать рядом лезгинку, но ввиду отсутствия музыкального сопровождения
и всеобщего телесного измождения, передумал.
А то, может быть, тоже бы мелочи насобирал...
Подступил, наконец, к главным воротам.
Хоть они и были распахнуты настежь, но внутреннее помещение - молитвенный конференц-зал был пуст и гулок.
Толпу внутрь не запускали.
Изнутри пахло карамелью.
Делать нечего, стал приобщаться к прекрасному снаружи.
С этой целью окинул Собор взглядом снизу вверх. Как женщину.
Наверху, между колокольнями, сновали какие-то фигурки.
"Квазимоды, наверное..." - сообразил я.
Через десять минут созерцания, словно сигнализируя о том, что уровень прекрасного зашкаливает, заныла шея.
Развернулся и собрался было уходить.
Тут в мою спину ударил хриплый зов правого колокола.
Ударил настолько веско, как будто сами небеса произнесли: "Стой!"
Аж лопатки свело и озноб возник.
Затем с левой звонницы ему начали звонко поддакивать другие колокола: "Да, да, стой, стой!"
Ошарашенный, развернулся и застыл.
Буквально в тот же момент, из-за угла показалась процессия граждан в белых рясах.
Отрепетированным скорбным шагом, они приблизились к главному входу Собора.
"А ну как повернут в народ!? - мелькнула суматошная мысль,- А я ведь как раз у них на пути! Что делать?"
Словно услышав этот извечный для всякого русского вопрос, главный священник -
наверняка, в чине не ниже кардинальского,- строго посмотрел на меня.
Приблизительно так, наверное, инквизиторы смотрели на Джордано Бруно.
Немного подумав, кардинал повернул внутрь храма, внутри которого мерно задышал оргАн...
Колокола не умолкали.
Справа, хрипло, но гулко: "Стой!"
Слева, звонко, но неразборчиво: ""Да, да, стой, стой!"
Народ возликовал вдвойне.
По этим очевидным признакм отечественного веселье понял: ожидается мордобой.
Чтобы не искушать судьбину, решил вернуться на место временной дислокации...
Опять метро.
Только, несмотря на поздний час, публики побольше.
На сиденье у входа одиноко ругался пьяный французский мужик.
Хотя, может быть, он читал стихи, но выражение лица выдавало выражения.
Зато от русского пьяного мужика его выгодно отличало превосходное французское произношение.
На соседних местах расселись шесть монахинь.
Белизна их одежда настолько контрастировала с антрацитовой чернотой лиц,
что у меня от такого перепада оттенков даже зубы заныли.
Маленькие старушки, с горящими свечками в руках, желали друг другу здоровья.
В углу вагона сплелась, как лоза, в лобзаньях счастливая пара.
Кажется, классическая - парень и девица.
Что отметил почти сразу же: при таком веселье - ни одного милиционера...
Вышел в теплую августовскую ночь и бодро, вприпрыжку помчался по заранее разведанному маршруту.
Но через пару прыжков со скрежетом затормозил у широко распахнутых дверей маленького продуктового магазинчика.
Тем более, что это был первый продуктовый магазинчик, который я посетил в Париже.
В качестве небольшого лирического отступления, приходится с грустью констатировать,
что у них ресторанчики задушили магазинчики, как удавы кроликов.
Словно тоже переживая по этому поводу, за кассой сидел маленький грустный араб.
Хотел немедленно взять вина, но быстро не получилось -
разбежались глаза и надо было собирать их в кучу - настолько был обширен выбор.
Расплачивался молча, но грустный араб по каким-то только ему понятным признакам понял, ч
то я из России и с чувством произнес: "Россия, карашо, дарагой!"
В ответном порыве рявкнул ему: "Фроеншафт!" и покинул, гордо позвякивая содержимым пакета...
Уже в номере всецело отдался в лапы инстинктов, пожирая пиццу метрового диаметра и запивая ее терпким красным вином.
Пялился в телевизор.
Думал, вечерние француженки развеселят.
Покажут что-нибудь разэдакое, зажигательное.
Но вместо француженок демонстрировали спорт, интервью с неизвестным, фильм с Бельмондо и несколько сюжетов неизвестного назначения.
Отметил, что пенье отечественных птиц гораздо понятнее, чем чужеземная речь.
Но в итоге счастье улыбнулось и мне краешком губ: наткнулся на английские новости.
Слушал их, как своих - хоть пара слов, но знакомы !
По крайней мере, когда говорили про погоду, и улыбаясь, показывали картинку незамутненного солнышка, легко понял, что на завтра обещают превосходную погоду.
Синоптики не ошиблись...