Уже давно некий внутренний голос убеждал меня посетить места,
где я активно рос и учился разумному, доброму, вечному.
То есть малую Родину.
Поначалу у голоса ничего путного не выходило.
Но потом, в конце-концов, я поддался на его уговоры, взял билет,
сел в плацкартный вагон зеленого поезда и поехал, испытывая лишь любопытство: "Как оно там сейчас?"

Кое-что почти не изменилось: темно-зеленого, почти бутылочного цвета, река,
рыжие холмы, обритые наголо, как головы новобранцев,
и серебристые Ильичи, запросто, одним вечным взмахом руки посылающие народонаселение в совершенно разные стороны горизонта...

А вот знакомых людей возраст и перестройка обточили изрядно.
У большинства в глазах светится суровая мужественность и изрядное знание жизни.
Мне показалось, что эти чувства постоянно дополнял вопрос,
так и оставшийся не озвученным: "Зачем приехал?"

Наверное, подобным образом смотрели гордые североамериканские индейцы на первых миссионеров.
Слушали, молчали, но, выдыхая синий дым из длинных трубок, прищуривали глаз:
"А не снять ли с этого болтуна скальп?"
Мой скальп, слава небесам, остался нетронутым...

Тем не менее скажу сразу: принимали очень радушно.
Некоторые даже героически выслушивали стихи, которые,
сопутствуя разнообразным горячительным напиткам, лились рекой.
Речь акына могла утихомирить только непроглядная ночь.
Хотя особо вежливые люди готовы были слушать его даже до утра...

За три дня, к моему удивлению, застал всех, кого хотел застать,
достал всех, кого хотел достать и сделал все, что планировал сделать - даже переборщил.
В один изумительный момент, совершенно неожиданно для себя,
оказался на берегу тихой речки с удочкой в руках.
Тоже - впервые за немалое количество лет.
Клева не было.
По волнам медленно скользили водомерки и кленовые листья...

Но, когда молчание на берегу было нарушено интенсивным обменом мнениями
по поводу причин и итогов Первой Мировой войны,
к червякам на крючках подтянулись заинтересованные подводные слушатели:
один за другим на берег были вытянуты штук пять полосатых окуньков...

Потом пытался в сосновом бору найти грибы.
Искал их, как мины: ступал осторожно, словно боясь раздавить.
Видя бесполезность моих тщетных шатаний,
знающие люди, практически под белы руки, подвели меня к масленку
и заставили с ним сфотографироваться.
Так что и "тихая охота" тоже не прошла безрезультатно...

А в школе, где я заканчивал выпускной класс, вообще встречали,
как в советские времена заслуженного космонавта или борца социалистического сопротивления, вроде Че Гевары.
Пришли молчаливые люди из газеты и местного телевидения.
Ощупав меня красным глазком телекамеры и очеркнув скупым репортерским языком,
они потом незаметно удалились...

Зато сам Директор любезно провел меня по кабинетам истории, литературы, математики, физики...
Мне даже удалось немыслимое: усесться за вторую парту в среднем ряду
и сфотографироваться на том самом месте, где я сидел больше двадцати четырех лет назад...

В оставшиеся перед отправлением поезда часы - усиленно бродил по городу.
Светило из последних сил сентябрьское солнце, пытаясь быть похожим на летнее.
Но оно уже никого не могло обмануть.
Так же, как и время: сколько его ни приукрашивай - оно все равно даст о себе знать.
Джунглями вместо первых берез и робких кустиков сирени, посаженных в родном дворе,
зияющими пустырями вместо привычных зданий
и совершенно исчезнувшими надписями на кладбищенском памятнике отцу...

Возвращался задумчивый.